Ненастоящая родина

Город детства, зима и разбитый нос.

текст и фото: Антон Соколов

Если бы вы услышали гимн моего родного города Глазова, вы бы наверняка удивились — ни фанфар, ни академического хора. Незамысловатая аранжировка и совсем простая лирика про «белую птицу над рекой».

– Странный какой-то гимн… — скажете вы.

– Неофициальный — отвечу я.

– А-а-а, неофициальный. Ненастоящий, что ли?

На этих ваших словах я, как глазовчанин, должен вспыхнуть. »Ненастоящий» — это родовая травма целого города. Ссыльный Короленко отпустил в его адрес этот эпитет, и, как это часто бывает, к сожалению, с обидными прозвищами, прижилось. Теперь именем В.Г. Короленко назван пединститут, где я когда-то учился, а краеведы и все неравнодушные ищут «настоящесть».

Как настоящий стоит на месте пустыря, где я в первый раз попробовал курить, торговый центр «Пассаж» со стеклянным куполом, скользко надраенными полами и фонтаном в центре.

Как настоящий на площади Свободы, на месте взорванного в шестьдесят втором Преображенского собора, храм-новодел красного кирпича с суровым молодым батюшкой. На площади перед храмом стела и вечный огонь.

Как настоящие у тира ДОСААФ самолет, вертолет и ПВОшная ракета. Медленно ржавеют на металлических постаментах.

Если отбросить «как», то настоящего оказывается не так уж много. Ну, завод, где рядом с урановыми цехами яблони гнутся от пудовых яблок, а в заброшенном бомбоубежище прямо за заводоуправлением отворены бронедвери, и внутри ни одного граффити.

Со школы помню Короленко, Жуковского, «декабристов», и еще кого-то, наверное, должен помнить, но забыл. Всех тех людей из «большой» истории, которые были в этих местах проездом.

Или «проходом» — улица Сибирская на месте бывшего Сибирского тракта об этом свидетельствует. Одноименную рюмочную , где вечная классика — 200 водки и порция пельменей — стоила более чем дешево (или правильнее «менее чем дешево»), снесли несколько лет назад.

«Провожая сына на перроне,
Разве мать могла предположить,
Что одна из улиц оживленных
Будет имя Сашино носить…»

Александр Пряженников сейчас в сквере Героев — советском капище из девяти сияющих бюстов — ровно столько Героев Советского Союза родилось в Глазове. Все — Герои «посмертно».

Герой — это ведь, по сути, богатырь. По-удмуртски — гондыр (это еще и «медведь»). Русофонное ухо царапается о фонетическую неблагозвучность, скрывающую льющуюся поэзию: кизили — звезда, зарезь — море, ымить — ожидание.

Уставшее продираться через полтора десятка падежей сознание награждает носителя языка ранее нейтральным, а ныне оскорбительным «вотяк».

Быть «вотяком» стыдно. В школе — это слезы и разбитый нос. Обиднее только «пяташник» — ученик коррекционной пятой школы. Сейчас все это кажется смешным, тогда на пришкольном стадионе в синести сумерек после уроков не казалось.

В детстве «ненастоящая» родина была по-летнему пыльной, с густым запахом скошенной травы, ракушками речных моллюсков, дымом шашлычных на день города, прокаленными крышами, рыбалкой с отцом и утренним росистым холодом.

А теперь она, как память в песне Таривердиева, «укрыта такими большими снегами» — возвращаться сюда получается все реже и реже. Летом почти никогда. Чаще всего зимой, когда мороз, когда в стылом  синем небе низкое белое солнце, когда ветер гонит тебя с другого берега через лед, усеянный рыбаками. Гонит домой.